дом у озера

ни Торы, ни Корана, ни Писания,
ни губ касания, ни воя пуль и мин...
дом возле озера. октябрь. Пенсильвания.
от самого себя пять тысяч миль.

камин трещит, по окнам ливень лупит.
горячий кофе, сенбернар у ног.
я враг себе ... и он меня не любит.
кто прав, кто нет — пусть нас рассудит бог.

и нужно мне всего
чуть-чуть для счастья:
чтоб пес у ног, камин, и я — ничей.
чтоб — ночь, октябрь, и дождь
не прекращался,
и кофе, черт возьми, погорячей!

***
во времени все больше вещества,
оно густеет, принимает формы
окна ночного, ветки, рукава
висящей куртки,
бабушкиной торбы

с пучками трав от хворей и от ран…
и вот однажды в нежилом тумане
ты обретёшь спасительный каштан,
невесть откуда взявшийся в кармане.

и если что-то липы гнёт окрест -
прозрачное и жгучее, как солнце, -
так это ветер из нездешних мест,
так это вечность над тобой несётся.

***
я не горюю, не ропщу.
я из бывалых.
я книжку старую ищу
в слепых провалах
отжившей мебели. среди
журналов пыльных,
среди брошюрок и среди
романов стильных.
Наткнусь я то на детектив,
то на лав стори.
Но книжки этой не найти
в таком разоре.
а в книжке этой есть ответ,
верней, ответы —
зачем мне нужен этот свет
и мука эта.
куда ты делась, говорю,
куда ты делась?
и снова чувствую свою
осиротелость.

***
весна за окнами. весна.
проснусь от птичьего бедлама.
окостенелый ото сна.
бездумный от фенозепама.

чтоб встать и выглянуть в окно,
мне нужно очень разозлиться.
я должен жить, я должен длиться
во времени, когда оно

течет сквозь мир одушевленный,
течет через предметный мир,
сквозь разум мой ошеломленный
тем, что не прерван мой пунктир

теченьем разномерных линий,
что тропы и дороги рвет.

бежит пунктир — мой дар бессильный.
и часовщик мой не умрет.

***
казалось, целый день до сентября,
и жизнь моя длинна и безголова.
и если я выдумываю слово,
то бога нет, нечестно говоря.
десятый год. седьмое января.
весь день – воспоминание былого.
наутро смерть приятеля Крылова.
метель. цветы. лицо из янтаря.
2-ое. март. коричневый альбом.
два призрака на бледно-голубом
невнятном фоне...
косые звезды. запахи весны.
сияют светофоры. снятся сны.
мне ничего давно уже не снится.

***
логарифмической линейкой
господь сработал сад. кусты.
калеки-статуи. скамейки,
как лодки в ноябре, пусты.
и словно муха по картине,
отчуждена, извне дыша,
по гравию, по мокрой глине
шуршит усталая душа.
ни уст, способных вынуть слово,
ни уз густого вещества.
она и к смерти не готова,
и не вполне уже жива…
в траве улитка для порядку
стеклистый размечает след.
душа блажит. и льет с устатку
излишний, неучтенный свет.

***
сижу, записываю в столбик,
считаю буквы – чёт-нечёт,
а за окном проныра-чёрт
сливает ночь в пустые колбы.
лобастый, хроменький бычок
то упадёт, то снова встанет,
едва родившись, млечность тянет
из мамки ласковой. течёт
на землю сон. тягуч, душист –
подставь подойник и пиши.
да вот беда – проныра-бес
ворует молоко с небес.

там, где нас нет

про грустного Буку

в старенькой избе - ни звука...
пахла мятой темнота.
а за печкой Грустный Бука
гладил сонного кота.
он устал ворчать и дуться
в первый раз за триста лет.
молока хлебнул из блюдца,
и ...пошёл встречать рассвет...
что тогда открылось Буке?..
до своих последних дней
самых грустных Бук в округе
грустный Бука был грустней.
он в сенях за старой кадкой -
словно смертные грехи -
прятал фантики украдкой
и печные угольки...